В подмосковном городе Можайске я оказался ровно за полтора месяца до 200-летия Бородинской битвы. И сразу стал выяснять, как же побывать на расположенном от него примерно в 15-ти километрах поле, где когда-то в самом ожесточённом и кровопролитном сражении Отечественной войны 1812 года сошлись армии под командованием императора Наполеона Бонапарта и фельдмаршала Михаила Кутузова.

Конечно, организованные вояжи под эгидой какой-нибудь турфирмы – мероприятие достаточно комфортное: посадили в автобус, дали экскурсовода – этакий говорящий информаторий, привезли, показали… Но стоп! В подобных случаях сценарий знакомства с памятником истории пишешь не ты, а другой человек. И показывает он то, что сам считает главным и наиболее интересным, а самое печальное – лишь то, что успевает показать в жёстко ограниченное время экскурсии. Именно поэтому я решил довериться самому себе, ну и, разумеется, подробной карте-схеме Бородинского поля.

 

Из Можайска до главного здания Бородинского военно-исторического музея-заповедника можно добраться на пригородном автобусе. Впрочем, музей – лишь один из мемориальных объектов поля битвы. Памятниками здесь отмечена вся линия обороны, которую 26 августа (по новому стилю – 7 сентября) 1812 года занимали русские войска. Её передний край протянулся от деревни Бородино на севере до Утицкого кургана на юге, более чем на пять километров. Да и с запада на восток, от командного пункта Наполеона возле Шевардинского редута до места расположения штаба Кутузова возле деревни Татариново, тоже весьма солидное расстояние – более семи с половиной километров.

Мне захотелось не комфортно проехать, а именно пройти пешком по Бородинскому полю, побывать хотя бы в главных, знаковых его точках – насколько позволит время, да и погода (собиравшиеся с утра над горизонтом тучи явно-таки предвещали дождь). Пройти, чтобы ощутить сгустившиеся над этим пространством энергетические вихри истории и разлитое эхо переживаний и чувств людей, которые здесь сражались и умирали за Отечество. Нечто из разряда мистики? Возможно. Но мы, люди, кроме рационального знания носим в себе, как хочется верить, и во многом иррациональное ощущение причастности к делам, мыслям и чувствам давно ушедших поколений предков.

 

Первое ощущение «выпадения из современности» я почувствовал на выезде из Можайска, разглядев справа от дороги ветхое здание Никольского собора. В памяти сразу всплыли строки из «Войны и мира» Льва Толстого с описанием впечатлений Пьера Безухова, как раз здесь спускавшегося с горы по дороге в Бородино и встретившего обозы с ранеными. Вспомнилась и картинка из экранизации толстовского романа режиссёра Сергея Бондарчука. А уже за Можайском обратил внимание на полосатые верстовые столбы с надписями, стилизованными под старину: «Отъ Москвы 104 версты», «…105 верстъ».

И вот, наконец, поворот со Смоленской дороги к зданию музея. Вот только его главная экспозиция в преддверии юбилея оказалось закрыта на реставрацию. Впрочем, подумалось, самое важное здесь – само это Поле.

Метрах в двухстах, рядом с памятником на кургане, увенчанным устремлённым в небо крестом, – восстановленные брустверы так называемой батареи Раевского, или Курганного редута. Здесь 26 августа 1812 года была одна из узловых точек обороны русских войск и место ожесточённых атак французской пехоты и кавалерии, поддерживаемых шквальным огнём артиллерии. Сюда же после Отечественной войны был перенесён прах одного из её героев – генерала Петра Багратиона, тут теперь его могила…

 

О ходе Бородинского сражения любой желающий может найти самую подробную информацию в Интернете, начиная с портала «Википедия» и заканчивая работами многих военных историков XIX и XX веков. Скажу лишь, что курган и примыкавшие к нему с севера и юга позиции первоначально оборонял 7-й корпус генерал-лейтенанта Николая Раевского, в составе 12-й и 26-й пехотных дивизий. Потом эти войска, обескровленные при отражении множества штурмов французов и в яростных контратаках, пришлось сменить дивизиями других корпусов. Именно здесь, как и на Семёновских (или Багратионовых) флешах, русские и французские войска несли самые большие потери, так что убыль людей во многих полках к исходу 26 августа доходила до 70 – 80 процентов.

Казалось бы, смерть и увечье в бою – это привычный удел солдата и младшего офицера. А командир корпуса ли, дивизии или полка, руководя боем, лишь недрогнувшей рукой посылает подчинённых на вражеские штыки, под пули и шрапнель выполнять приказ и торить кровавый путь к победе. Словом, у каждого своя судьба, предназначение и ответственность. Но в том сражении солдаты, офицеры и генералы, выходцы из крепостных крестьян и простолюдины, бароны и князья, игнорируя пресловутый классовый подход, изобретённый много позже идеологами, сражались и умирали плечом к плечу, зачастую в одном строю. Бородино напрочь опровергает и ещё одну догму, пестуемую уже сегодня некоторыми радетелями о чистоте крови: мол, любить Россию и жертвовать во имя неё собой способен только русский. Как бы ни так! Представителей каких только народов Российской империи, да и сопредельных стран, не было в офицерском и генеральском корпусе кутузовской армии! Краткие, но ёмкие надписи на многочисленных памятниках Бородинского поля содержат титулы и фамилии российских офицеров и генералов, погибших и получивших ранения в самой гуще сражения, а также удостоенных наград за храбрость и мужество. Фамилии эти – не только русские и украинские, но и молдавские и грузинские, сербские и литовские, польские и немецкие, и даже итальянские и французские. «Нерусские по родословным, но русские по духу…».

 

Всего в тот день и русская, и французская армии потеряли убитыми, ранеными, контуженными до половины боевого состава дивизий, непосредственно участвовавших в бою. О накале сражения кроме общих цифр потерь свидетельствуют и списки старших офицеров и генералов русской армии, погибших и получивших ранения 26 августа.

В том же 7-м корпусе Раевского, как значится в боевом расписании, из двух командиров дивизий один, генерал-майор Васильчиков, контужен. Из семи командиров бригад один (подполковник Кадышев) убит, четверо (подполковник Богдановский, полковник Панцербитер, полковник Глебов, полковник Савоини) ранены или контужены. Из командиров 12-ти полков погибли трое, были ранены 10. То, что число офицеров превышает общее число полков, говорит лишь о том, что в некоторых из них в ходе боя выбывший из строя командный состав приходилось сменять, и не единожды. Впрочем, и записи о том, что тот или иной командир высокого ранга ранен или контужен, однако же остался в строю, встречается повсеместно.

Там же в ходе боёв за батарею Раевского погиб, не дожив всего четыре дня до своего 28-летия, и командующий артиллерией русской армии генерал Александр Кутайсов. Несмотря на молодость он (кстати, сын пленного турка) был талантливым военачальником и военным теоретиком – автором «Общих правил артиллерии в полевом сражении», первого в России боевого устава этого рода войск. Получил ранение и чуть не погиб генерал Алексей Ермолов (будущий главнокомандующий войсками на Кавказе), поднявший войска в штыковую контратаку на ворвавшихся в очередной раз на батарею французов, чтоб выбить их с неё.

Вот такое оно было, поколение войны Двенадцатого года. Осознав это, понимаешь, что кажущееся кому-то помпезно-избыточным обилие памятников на Бородинском поле – их более 70-ти, в том числе свыше 30-ти, посвящённых конкретным дивизиям, полкам и родам войск – естественная дань восхищения подвигами предков. И потому, когда идёшь по полю, хочется, свернув с дороги, поклониться каждому монументу, постоять возле них, вчитываясь в слова посвящения, в цифры и фамилии тех, кто полёг в землю на этом месте, ныне зеленеющем травой и укрытом ковром полевых цветов.

 

Вот лишь одна из многих подобных надписей на памятнике:

«Славным предкам. 24 пехотной дивизии. 26 августа 1812 г. ранены: начальник дивизии генерал-майор Лихачев. Офицеров – 19. Ниж. чин. – 621. Убиты: офицеров – 23, ниж. чин. – 527».

Тут же, радом с валами и рвами батареи Раевского, – следы боёв другой Отечественной войны, 1941 – 1945 годов. Железобетонные доты, траншеи окопов, сваренные из рельсов противотанковые «ежи». Как я узнал позже от одного из тамошних экскурсоводов, в октябре 1941-го в ходе ожесточённых боёв против рвавшихся к Москве гитлеровских войск красноармейцы пускали в ход даже экспонаты музейной экспозиции – пушки кутузовской армии. Правда, из-за применения современных артиллерийских порохов выдерживали они в среднем лишь по 3 – 5 выстрелов. Но, когда их ядра попадали в бронированные цели, то порой сносили башни фашистских танков. Такая вот помощь прапрадедов из 1812-го своим потомкам в 1941-м…

Казалось бы, что может сравниться с подвигами защитников батареи Раевского? Но ещё более ожесточённые схватки происходили в полутора-двух километрах южнее от неё, на так называемых Багратионовых флешах.

 

Мой путь туда пролегал мимо памятников, поставленных в 1912 году, к столетию битвы, и посвящённых 24-й пехотной дивизии генерала Петра Лихачёва, 12-й пехотной дивизии генерала Иллариона Васильчикова, полевой конной артиллерии, 53-му Волынскому пехотному полку. И вот уже околица села Семёновское. 26 августа 1812 года здесь, всего в нескольких сотнях метров от штурмуемых французами флешей, находился штаб командующего 2-й армией генерала Петра Багратиона.

Флеши (полевые земляные укрепления, два вала которых пересекались под острым углом в сторону неприятеля) оказались на направлении главного удара французской армии. Они, словно магнит, притягивали к себе всё больше и больше сил атакующих. В итоге Наполеон сосредоточил против центра обороны русской армии до двух третей своего войска: лучшие пехотные корпуса маршалов Нея и Даву и генерала Жюно, кавалерийские маршала Мюрата и до трёх четвертей всей артиллерии.

Кстати, некоторые историки полагают, что Кутузов не совсем удачно разместил войска на поле боя. И действительно, если взглянуть на схему сражения, бросается в глаза, что Наполеон сконцентрировал большую часть войск, и прежде всего наиболее боеспособные пехотные и кавалерийские корпуса, на достаточно узком участке напротив центра построения русской армии, шириной по фронту примерно в два с половиной километра, от Курганного редута до Багратионовых флешей. Русский же боевой порядок был растянут к северу. И непосредственно напротив 2-го и 4-го пехотных корпусов генерал-лейтенантов Карла Багговута и Александра Остерман-Толстого, а также 3-го кавалерийского корпуса генерал-майора Фёдора Корфа (их общая численность составляла более 26 тысяч солдат) противника не было. Потом, когда Наполеон добился двух- и даже трёхкратного численного превосходства над русскими войсками в центре, и создалась крайне тяжёлая обстановка на Багратионовых флешах, эти корпуса начали перебрасывать к месту французских атак. Но на их перемещение ушло немало драгоценного времени…

 

Атаки французов на флеши следовали одна за другой, почти непрерывно в течение шести часов, и чтобы их отразить и отбить укрепления после очередного их захвата неприятелем сюда перебрасывались всё новые дивизии и полки русской армии. И после потери флешей, отойдя за Семёновский овраг с протекающей по нему одноимённой речушкой, русские войска не только стояли непреодолимой живой стеной на новой позиции, но и контратаковали, пытаясь отбить у неприятеля свои укрепления. Именно здесь смертельное ранение осколком ядра в ногу получил командующий 2-й армией генерал Пётр Багратион. В гуще яростного штыкового боя были тяжело ранены, хотя и остались живы, командир 27-й пехотной дивизии генерал-майор Дмитрий Неверовский и командир Сводной гренадёрской дивизии генерал-майор Михаил Воронцов…

Багратионовы флеши сегодня легко найти по нескольким ориентирам.

Во-первых, там находится Спасо-Бородинский монастырь, основанный вскоре после войны вдовой генерал-майора Александра Тучкова. Именно здесь он повёл в контратаку на французов Ревельский и Муромский полки и погиб. Тело генерала найти не удалось. Маргарита Тучкова не только отдала своё состояние на основание обители в память о муже и других погибших воинах, но и сама приняла постриг, стала игуменьей монастыря.

Во-вторых, именно на флешах в 1912 году, к 100-летию сражения, было возведено особенно много памятников в честь корпусов, дивизий и полков, державших тут оборону, больше, чем на любом другом участке Бородинского поля.

 

Сейчас здесь – восстановленные очертания валов и остатки рвов перед ними. И когда идёшь по ярко-изумрудному травяному ковру, трудно представить, что 200 лет назад сие благодатное место, как свидетельствуют строки из «Истории лейб-гвардии Московского полка», выглядело иначе:

«…Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью… Изувеченные люди и лошади лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил, падали, но не на землю, а на трупы павших раньше… Раскалённые пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на разных языках заглушались пальбой и барабанным боем… Батареи и укрепления переходили из рук в руки… Над левым крылом нашей армии висело густое чёрное облако дыма. Оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавой пеленой…».

Но и в этом аду, сошедшем на землю, как признал позже сам французский император Наполеон, российские воины «стяжали право быть непобедимыми». И то, что мы вполне обоснованно считаем героизмом, было для наших предков хоть и трудным, но привычным, будничным делом ратного служения Отечеству.

 

Своё пятичасовое путешествие по Бородинскому полю, пройдя большую его часть с севера на юг, а затем с юго-запада на северо-восток, я завершил возле памятника фельдмаршалу Кутузову на новой Смоленской дороге, в селе Горки. На нём выбита строка из реляции главнокомандующего, которую на исходе 26 августа 1812 года он отправил императору Александру Первому: «Неприятель отражён на всех пунктах».

И хотя после этого ещё было отступление и оставление Москвы, в тот вечер Михаил Илларионович не лукавил: русская армия доказала, что способна на равных противостоять великой армии Наполеона, не ведавшей поражений, сумевшей до той поры захватить почти всю Европу. При явной военной ничьей Бородино ознаменовалось моральной победой российского воинства, которая всего через четыре месяца обернулась полным разгромом французов и их изгнанием из России.

Едва зачехлил я свой фотоаппарат, как из гулявших весь день по небу тёмно-серых туч посыпались первые капли дождя, а ещё спустя несколько минут, подгоняя меня к автобусной остановке, хлынул ливень. Но это уже была мелочь, главное – побывать на Бородинском поле – мне удалось.

Подвиги российского воинства, совершённые в день 26 августа 1812 года на Бородинском поле, увековечены не только в реляциях военачальников и мемуарах участников сражения, не только в прозе и поэзии великих писателей XIX века, как в толстовском романе «Война и мир» и лермонтовской поэме «Бородино», но и в неподражаемом панорамном художественном полотне выдающегося художника-баталиста Франца Рубо (кстати, француза по происхождению).

 

Возвращаясь с Багратионовых флешей, я обнаружил ещё одну достопримечательность. На окраине села Семёновское, сразу за одноимённым оврагом, находится смотровая площадка, с которой в начале ХХ века Рубо делал свои зарисовки для создания панорамы Бородинского боя. И спустя несколько недель, будучи в Москве, перед отлётом в Хабаровск я выкроил время и побывал в музее на Кутузовском проспекте, где размещается его живописное творение. И ещё раз, уже благодаря величайшей силе изобразительного искусства и таланту Франца Рубо, увидел тот славный и страшный день 26 августа 1812 года на Бородинском поле, когда

…Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой…

 

Александр Пасмурцев.

Фото автора.